Неточные совпадения
В большой комнате с окнами на Марсово
поле собралось человек двадцать — интересные дамы, с волосами, начесанными на
уши, шикарные молодые люди
в костюмах, которые как бы рекламировали искусство портных, солидные адвокаты, литераторы.
Учитель молча, осторожно отодвинулся от нее, а у Тани порозовели
уши, и, наклонив голову, она долго, неподвижно смотрела
в пол, под ноги себе.
Настоящий Старик, бережно переставляя одеревеневшие ноги свои, слишком крепко тычет палкой
в пол, кашляет так, что у него дрожат
уши, а лицо и шея окрашиваются
в цвет спелой сливы; пристукивая палкой, он говорит матери, сквозь сердитый кашель...
Но угар случался частенько. Тогда все валяются вповалку по постелям; слышится оханье, стоны; один обложит голову огурцами и повяжется полотенцем, другой положит клюквы
в уши и нюхает хрен, третий
в одной рубашке уйдет на мороз, четвертый просто валяется без чувств на
полу.
Правил большой мужик, стоя,
в буром длинном до
полу армяке,
в нахлобученной на
уши шляпе без
полей, и медленно крутил вожжой около головы.
Видя, что «Алешка Карамазов», когда заговорят «про это», быстро затыкает
уши пальцами, они становились иногда подле него нарочно толпой и, насильно отнимая руки от
ушей его, кричали ему
в оба
уха скверности, а тот рвался, спускался на
пол, ложился, закрывался, и все это не говоря им ни слова, не бранясь, молча перенося обиду.
Неясные, почти неуловимые
ухом звуки наполняли сонный воздух; шум от
полета ночной птицы, падения снега с ветки на ветку, шелест колеблемой легким дуновением слабого ветерка засохшей былинки — все это вместе не могло нарушить тишины, царившей
в природе.
Правда, иногда (особенно
в дождливое время) не слишком весело скитаться по проселочным дорогам, брать «целиком», останавливать всякого встречного мужика вопросом: «Эй, любезный! как бы нам проехать
в Мордовку?», а
в Мордовке выпытывать у тупоумной бабы (работники-то все
в поле): далеко ли до постоялых двориков на большой дороге, и как до них добраться, и, проехав верст десять, вместо постоялых двориков, очутиться
в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове, к крайнему изумлению целого стада свиней, погруженных по
уши в темно-бурую грязь на самой середине улицы и нисколько не ожидавших, что их обеспокоят.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то
ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла
в комнату, он лежал на
полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было
в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти
уху.
Потом пришла маленькая старушка, горбатая, с огромным ртом до
ушей; нижняя челюсть у нее тряслась, рот был открыт, как у рыбы, и
в него через верхнюю губу заглядывал острый нос. Глаз ее было не видно; она едва двигала ногами, шаркая по
полу клюкою, неся
в руке какой-то гремящий узелок.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному
полю идут извилистые полоски почти до
ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти
в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
У собак вообще и у легавых
в особенности есть расположение грезить во сне; чем лучше, чем горячее собака
в поле, тем больше грезит и — грезит об охоте! Это видеть по движениям ее хвоста,
ушей и всего тела.
А ветер с
поля все свистел
в уши, и мальчику казалось, что волны бегут быстрее и их рокот застилает все остальные звуки, которые несутся теперь откуда-то с другого мира, точно воспоминание о вчерашнем дне.
Но при этом казалось, что слепой придавал еще какие-то особенные свойства каждому звуку: когда из-под его руки вылетала веселая и яркая нота высокого регистра, он подымал оживленное лицо, будто провожая кверху эту звонкую летучую ноту. Наоборот, при густом, чуть слышном и глухом дрожании баса он наклонял
ухо; ему казалось, что этот тяжелый тон должен непременно низко раскатиться над землею, рассыпаясь по
полу и теряясь
в дальних углах.
Все смотрели
в пол или на свои ногти. Женни была красна до
ушей:
в ней говорила девичья стыдливость, и только няня молча глядела на доктора, стоя у притолоки. Она очень любила и самого его и его рассказы. Да Лиза, положив на ладонь подбородок, прямо и твердо смотрела
в глаза рассказчику.
Ее толкали
в шею, спину, били по плечам, по голове, все закружилось, завертелось темным вихрем
в криках, вое, свисте, что-то густое, оглушающее лезло
в уши, набивалось
в горло, душило,
пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало
в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз — они горели знакомым ей смелым, острым огнем, — родным ее сердцу огнем.
В пол-аршина от лица Ромашова лежали ее ноги, скрещенные одна на другую, две маленькие ножки
в низких туфлях и
в черных чулках, с каким-то стрельчатым белым узором. С отуманенной головой, с шумом
в ушах, Ромашов вдруг крепко прижался зубами к этому живому, упругому, холодному, сквозь чулок, телу.
Большое пустынное
поле, внизу выемка — наполовину
в тени, наполовину
в свете, смутно-прозрачный воздух, росистая трава, — все было погружено
в чуткую, крадущуюся тишину, от которой гулко шумело
в ушах.
Эта молодежь иногда казалась вам нестерпимою:
в ее стремлениях к женскому
полу вы видели что-то не совсем опрятное; шуточки и нежности ее отзывались
в ваших
ушах грубо и матерьяльно; но
в этот вечер вы добры.
Сквозь другие три окна, с тенями рам, лежат цельные яркие четырехугольники; на некрашеном
полу гостиной, на одном из них, по старой привычке, лежит Милка и, насторожив
уши, вглядывается
в ходящих мух по светлому четырехугольнику.
Она только глядела, глядела до тех пор, пока старческая дремота не начинала вновь гудеть
в ушах и не заволакивала туманом и
поля, и церкви, и деревни, и бредущего вдали мужика.
Когда бойкие кунавинские мещанки приходили мыть
полы в лавках, Ефимушка спускался с крыши и, становясь где-нибудь
в уголок, мурлыкал, прищурив серые, живые глаза, растягивая большой рот до
ушей.
Туберозов выскочил из-под своего экипажа и бросился бегом
в ржаное
поле; крутивший встречь и с боков ветер останавливал его, рвал его назад за
полы, и свистал, и трубил, и визжал, и гайгайкал ему
в уши.
Однако Термосесов
в это короткое время уже успел окинуть
поле своим орлиным оком и не упустил случая утешить Бизюкину своим появлением без вихрястого князя. Он появился
в накинутом наопашь саке своем и, держа за
ухо Ермошку, выпихнул его
в переднюю, крикнув вслед ему...
Принесли Хряпова на кладбище и зарыли его; поп Александр торопливо снял ризу, оделся
в чёрное, поглядел на всех исподлобья огромными глазами, нахлобучил до
ушей измятую шляпу, быстро пошёл между могил, и походка его напомнила Матвею Савельеву торопливый
полёт испуганной птицы.
Прислонясь к спинке кресла, на котором застал меня дядя, я не сомневался, что у него
в кармане непременно есть где-нибудь ветка омелы, что он коснется ею моей головы, и что я тотчас скинусь белым зайчиком и поскачу
в это широкое
поле с темными перелогами,
в которых растлевается флером весны подернутый снег, а он скинется волком и пойдет меня гнать… Что шаг, то становится все страшнее и страшнее… И вот дядя подошел именно прямо ко мне, взял меня за
уши и сказал...
Я пожал руку бродяге, поклонился целовальнику и вышел из теплого кабака на крыльцо. Ветер бросил мне снегом
в лицо. Мне мелькнуло, что я теперь совсем уж отморожу себе
уши, и я вернулся
в сени, схватил с
пола чистый половичок, как башлыком укутал им голову и бодро выступил
в путь. И скажу теперь, не будь этого половика, я не писал бы этих строк.
Быстрая езда, холодный ветер, свистевший
в уши, свежий запах осеннего, слегка мокрого
поля очень скоро успокоили и оживили вялые нервы Боброва. Кроме того, каждый раз, отправляясь к Зиненкам, он испытывал приятный и тревожный подъем духа.
Человек
в белой рубахе убрал самовар и зажег
в углу перед образом лампадку. Отец Христофор шепнул ему что-то на
ухо; тот сделал таинственное лицо, как заговорщик — понимаю, мол, — вышел и, вернувшись немного погодя, поставил под диван посудину. Иван Иваныч постлал себе на
полу, несколько раз зевнул, лениво помолился и лег.
— Положи, говорю, нож! — тише сказал хозяин. Илья положил нож на прилавок, громко всхлипнул и снова сел на
пол. Голова у него кружилась, болела,
ухо саднило, он задыхался от тяжести
в груди. Она затрудняла биение сердца, медленно поднималась к горлу и мешала говорить. Голос хозяина донёсся до него откуда-то издали...
Левая его рука, худая и тонкая, то крепко потирала лоб, то делала
в воздухе какие-то непонятные знаки; босые ноги шаркали по
полу, на шее трепетала какая-то жила, и даже
уши его двигались.
Был холодный, вьюжный день. Кутаясь
в пальто и нахлобучив чуть не на
уши старомодный цилиндр, Ханов бодро шагал к Девичьему
полю.
Но когда остались вдвоем и попробовали заснуть — Саша на лавке, матрос на
полу, — стало совсем плохо: шумел
в дожде лес и
в жуткой жизни своей казался подстерегающим, полным подкрадывающихся людей; похрипывал горлом на лавке Колесников, может быть, умирал уже — и совсем близко вспомнились выстрелы из темноты, с яркостью галлюцинации прозвучали
в ушах.
В новом просторном платье из грубой мужской чечунчи и
в большой соломенной шляпе, широкие
поля которой сильно были загнуты к
ушам, так что лицо ее глядело как будто из коробочки, она казалась себе очень миленькой.
Все эти обстоятельства чрезвычайно странно вязались с какой-то святочной чертовщиной, потому что, когда слесарный ученик и конюх встали, у них у обоих звенело
в ушах и они оба были поражены самым неожиданным зрелищем: по белому, ярко освещенному луною
полю действительно несся черт.
Князь взял себе лучшего и пустил его по
полю. Горячий конь был! Гости хвалят его стати и быстроту, князь снова скачет, но вдруг
в поле выносится крестьянин на белой лошади и обгоняет коня князя, — обгоняет и… гордо смеётся. Стыдно князю перед гостями!.. Сдвинул он сурово брови, подозвал жестом крестьянина, и когда тот подъехал к нему, то ударом шашки князь срубил ему голову и выстрелом из револьвера
в ухо убил коня, а потом объявил о своём поступке властям. И его осудили
в каторгу…
Как будто сразу из вагона выкачали весь воздух: так трудно стало дышать. Выросшее сердце распирало грудь, становилось поперек горла, металось безумно — кричало
в ужасе своим кроваво-полным голосом. А глаза смотрели вниз на подрагивающий
пол, а
уши слушали, как все медленнее вертелись колеса — скользили — опять вертелись — и вдруг стали.
И вот, когда наступила ночь и луна поднялась над Силоамом, перемешав синюю белизну его домов с черной синевой теней и с матовой зеленью деревьев, встала Суламифь с своего бедного ложа из козьей шерсти и прислушалась. Все было тихо
в доме. Сестра ровно дышала у стены, на
полу. Только снаружи,
в придорожных кустах, сухо и страстно кричали цикады, и кровь толчками шумела
в ушах. Решетка окна, вырисованная лунным светом, четко и косо лежала на
полу.
Я был настроен радостно, чувствовал себя сильным, как никогда.
В конце улицы я заметил кучку богатеев со старостой и Кузьминым во главе, они стояли, ничего не делая, как зрители, кричали, размахивая руками и палками. С
поля, верхами, скакали мужики, взмахивая локтями до
ушей, вопили бабы встречу им, бегали мальчишки.
Ее темные, ласковые глаза налились слезами, она смотрела на меня, крепко прикусив губы, а щеки и
уши у нее густо покраснели. Принять десять копеек я благородно отказался, а записку взял и вручил сыну одного из членов судебной палаты, длинному студенту с чахоточным румянцем на щеках. Он предложил мне полтинник, молча и задумчиво отсчитав деньги мелкой медью, а когда я сказал, что это мне не нужно, — сунул медь
в карман своих брюк, но — не попал, и деньги рассыпались по
полу.
Я — врать?! — обиделся было Филька, но сейчас же улыбнулся и, почесав за
ухом, заговорил: — Как-то
в позапрошлой зиме ездили мы с Слава-богу
в Косачи, а там Ястребок уж все устроил; и женский
пол, и всякое прочее.
Его толстое лицо расплылось
в мягкой, полусонной улыбке, серый глаз ожил, смотрит благожелательно, и весь он какой-то новый. За ним стоит широкоплечий мужик, рябой, с большими усами, обритой досиня бородою и серебряной серьгой
в левом
ухе. Сдвинув набекрень шапку, он круглыми, точно пуговицы, оловянными глазами смотрит, как свиньи толкают хозяина, и руки его, засунутые
в карманы поддевки, шевелятся там, тихонько встряхивая
полы.
— Экчеленца, — сказал торжественно Соболь, — посмотрите вы на окружающую природу: высунь из воротника нос или
ухо — откусит; останься
в поле на один час — снегом засыплет.
Потерял сапог-то валяный,
Надо новый покупать?»
Им обозники военные
Попадались иногда:
«Погляди-тко, турки пленные,
Эка пестрая орда!»
Ванька искоса поглядывал
На турецких усачей
И
в свиное
ухо складывал
Полы свиточки своей:
«Эй вы, нехристи, табашники,
Карачун приходит вам...
Раскидывал он таким образом своим умом и дремал. То есть не то что дремал, а забываться уж стал. Раздались
в его
ушах предсмертные шепоты, разлилась по всему телу истома. И привиделся ему тут прежний соблазнительный сон. Выиграл будто бы он двести тысяч, вырос на целых пол-аршина и сам щук глотает.
В усадьбе по вечерам жгли бенгальские огни и ракеты, и мимо Обручанова проходила на парусах лодка с красными фонариками. Однажды утром приехала на деревню жена инженера Елена Ивановна с маленькой дочерью
в коляске с желтыми колесами, на паре темно-гнедых пони; обе, мать и дочь, были
в соломенных шляпах с широкими
полями, пригнутыми к
ушам.
Не успеет отец Яков прочесть, что нужно, а уж дьячок поет свое, или же отец Яков давно уже кончил, а старик тянется
ухом в сторону алтаря, прислушивается и молчит, пока его не дернут за
полу.
О домашних животных нечего и говорить: скот крупный и мелкий прятался под навес; собака, вырыв себе под амбаром яму, улеглась туда и, полузакрыв глаза, прерывисто дышала, высунув розовый язык чуть не на пол-аршина; иногда она, очевидно от тоски, происходящей от смертельной жары, так зевала, что при этом даже раздавался тоненький визг; свиньи, маменька с тринадцатью детками, отправились на берег и улеглись
в черную жирную грязь, причем из грязи видны были только сопевшие и храпевшие свиные пятачки с двумя дырочками, продолговатые, облитые грязью спины да огромные повислые
уши.
— Метели, вьюги, степные бураны давно мне привычны. Слаще
в поле мерзнуть, чем
уши сквернить мерзостью суесловия. Прощай!
Один раз я пошел с Мильтоном на охоту. Подле леса он начал искать, вытянул хвост, поднял
уши и стал принюхиваться. Я приготовил ружье и пошел за ним. Я думал, что он ищет куропатку, фазана или зайца. Но Мильтон не пошел
в лес, а
в поле. Я шел за ним и глядел вперед. Вдруг я увидал то, что он искал. Впереди его бежала небольшая черепаха, величиною с шапку. Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута, как пестик; черепаха широко перебирала голыми лапами, а спина ее вся была покрыта корой.